Рукопись Шумилина «Ванька-ротный» с первых страниц берет мертвой хваткой и держит до конца. Пожалуй, это самое честное и душераздирающее из всего, что я читал о войне. Несмотря на корявое изложение и некую однобокость суждений, книга подкупает солдатской прямотой. Автор прошел путь от командира стрелковой роты до начальника полковой разведки и описал войну такой, какой видел ее из траншеи. Без прикрас и макияжа, со всей кровью, грязью, преступным разгильдяйством командования, коррупцией в тылах и другими нелицеприятными деталями. О таких вещах не любят говорить вслух, но они лишь подчеркивают подвиг тех, кто несмотря ни на что до конца оставался верным долгу перед народом и совестью. Для всех, кто еще не осилил «Ваньку-ротного», публикую ко Дню Победы несколько цитат. Они как пули из «трехлинейки» — бьют прямо в душу.
Об атаках
«…Начальникам было нужно, чтобы мы взяли деревню. Они по телефону требовали, угрожали мне расправой, крыли трехэтажной матерщиной. А когда я являлся с докладом, снисходительно улыбались. Штабные, те иронично удивлялись. И не стеснялись прямо в глаза спросить: «Ты еще жив? А мы думали, тебя убило! И деревню не взяли! Ты смотри, он даже не ранен!»
Я смотрел на них, молчал и курил. Я один, а их здесь много. В батальоне осталась одна недобитая рота, а здесь, в тылах полка, их сотни. Как ничтожны и жалки мы были тогда. Невидимая стена разделяла фронт на два лагеря. Они сидели в тылу за этой стеной, за солдатскими спинами, а мы ценой своей жизни и крови добывали им деревни. Чем тупей и трусливей они были, тем настойчивей и свирепей гнали нас вперед…»
«…Мурашки ползут по спине. Дыхание сперло. Я продолжаю идти. Каждый шаг считаю последним. Почему я должен идти впереди своих солдат и быть им примером, проверять на себе, будет немец стрелять или нет? Почему я должен подставлять себя под пули первым? Почему они тащатся за моей спиной? До деревни десяток шагов. В висках тупыми ударами пульс отбивает последние секунды. Сейчас могут грянуть выстрелы и все кончится…»
«…Люди лежали рядом и упорно молчали. Под разрывами, сплошным обстрелом, на лютом ветру и холоде язык чесать зря не будешь. Да и о чем говорить? Жрать и курить нечего. Говорят, что каждый солдат дорог Родине. А может, это вовсе и не Родина пихнула его сюда, на голое поле, под немецкий обстрел? Может, это полковые начальники по своей тупости и трусости держали солдат на ветру, вместо того, чтобы отойти на опушку леса?»
«…Завтра утром на подступах к высоте ляжет еще одна сотня наших. Атака снова захлебнется кровью. Из дивизии пришлют новую сотню. Их держат подальше, где-то в тылу, чтобы до них не дошла трепотня и разговоры. Штурм высоты снова и снова будет продолжаться, пока немцы не выдохнутся и их остатки не сбегут. А что еще наши могут придумать, если все танки потеряли, новых не дают, а сверху сыплются приказы взять высоту? А что может сделать пехота против пулеметы и немецкой артиллерии?»
О солдатском быте
«…Вши ели всех. И живых, и раненых, и мертвых. Говорят, только комиссар и командир полка не имели вшей. Они носили нижнее белье, сшитое из немецкого парашютного шелка, отобранного у солдат якобы для Фонда обороны. А здесь, в снегу на передовой о вшах не думали. Какая разница, со вшами или без них тебя завтра убьет?»
«…Мерзлый хлеб не жуют. Его откусить и отрубить нельзя. Его скребут помаленьку зубами, ковыряют штыком, соскребают лопатой. Кусочки и мелочь вместе со льдом кладут на язык и ждут, пока он растает. Потом он проваливается в горло, как жидкая каша. Некоторые кладут хлеб на время между гимнастеркой и нижней рубашкой, там потеплей и вши в это время уползают. Они не переносят хлебный дух…»
«… Достаешь из грудного кармана кусок газетной бумаги, хочешь щепоть махорки завернуть. Куда там: сверху льет, не успел обслюнявить край бумаги, а она размокла. Нагнешься, прикроешься от дождя, вроде и завернул. Сунул в зубы, прикурил — вроде и на душе стало теплее. Ниже пояса вода течет, а в зубах огонек горит, душу греет. Вот вам и осенний мелкий дождичек…»
«… Я на фронте никогда не имел шинели ниже голенищ кирзовых сапог. Капитан, а так и ходил в короткой шинелишке. Длинная — до пят — тогда считалась шиком. Длинные носили тыловики и начальство, на которых по мерке шили. А мы смертные — нам шинель в могилу по мерке не нужна…»
О штабных, особистах и тыловиках
«…Хмельной угар, натопленные избы, парные бани, взбитые подушки, пуховые перины, сытая жизнь, податливые хозяйки — все это заслоняло человеческую сущность, мораль и войну. Все, что было народной совестью, об этом молчали…»
«…Для работы в тылах полка простые солдаты-стрелки не годятся. Сюда отбирают людишек по вислым ушам, по оскалу рта и зубов, по собачьему нюху и хищной утробе. На каждое нужное место в тылу подбирали людей по особым признаками и приметам. По тому, как угодлив он был, по тому, как низко гнулся у него хребет, как смотрел в глаза начальству и стоял перед ним…»
«…Медали на грудях, через контрразведку проверены все на вшивость. А сунь его сейчас на передовую, в окопы, посади на солдатский паек, заставь пойти под пули и под снаряды, и покажет он себя первым трусом. Они храбры, пока пасутся в тылу за спиной у начальства. Под городом Белым многие из таких показали себя, побросав оружие и документы. А ведь были проверены помандатно, отобраны, так сказать, на надежность…»
«…Майор замполит понимал, что в тылу берут все. А те, кто помельче, тащат, как крысы. А третьи, как муравьи, подбирают по крохам. Он знал, что львиная доля солдатских ротных пайков остается в полковых тылах и до рта солдат стрелковых рот не доходит. Даже саперы, которым по долгу службы нужно было быть в стрелковых ротах и заниматься инженерными работами, постоянно сидели в тылах полка и занимались благоустройством блиндажей, бань, лошадиных стойл для тыловых начальников и их подчиненных…»
«…В одной из деревень на нас глазели бабы, ребятишки и молчаливые старики. Бабы молча не могут стоять, у них внутри всегда подмывает: «Вон, там шлюха с зелеными наличниками! Она с ихним офицером жила. А та, вон из-под занавески выглядывает! В Германию ездила. А это дом полицая, это его ребятишки у забора стоят». Мы постояли, поговорили и тронулись дальше. Бабы удивились, пришлось пояснять: «Придут наши особисты, они с ними разберутся» . Бабы удивились: «А какие они?». «Чистенькие, побритые, на лицо мордастые», — смеемся мы…»
О разведчиках
«…Наша пехота и немецкая инфантерия понимали друг друга. Только разведчики были злостными нарушителями спокойствия и благодати. Славяне-окопники разведчиков не любили. Придет полковая разведка к солдатам в траншею, ввалится как хозяева и сразу к пулемету. Резанут по немцам для проверки: не изменилась ли система огня у немцев? Наведут переполох. И потом немец дня два не может успокоиться. Последнее время от разведчиков стали прятать ленты с патронами…»
«…На окрик солдата, какой, мол пароль, я послал его приветливо матом. Он принял это за отзыв и вылез на бруствер, чтобы помочь нам осторожно опустить немца в траншею…»
«…Поисковая группа на задачу обычно выходит строго определенного состава. Трое идут в группе поиска, трое чуть сзади в группе прикрытия и обеспечения. Разведгруппа из пяти — это минимум, когда нужно действовать в ночных условиях, на неизвестной местности и в абсолютно неясной обстановке…»
«…По длине промежутков между светящимися пулями и по их разбросу можно почти безошибочно определить расстояние до пулемета. Этот метод мы много раз проверяли на практике…»
О командовании
«…Нечасто приходится полковнику видеть боевых солдат-гвардейцев. Каждый день перед его глазами мелькают штабные тыловые и угодливые денщики. Полковник увидел, какой он из себя этот русский солдат, пропахший немецкой взрывчаткой, порезанный горячими осколками, прошитый свинцовыми пулями. Чем он живет? Что у него на уме? За что он воюет?
Он смотрел на них живых, а мысленно видел их в братской могиле. Но он даже в этом ошибался. Убитые солдаты обычно валяются на снегу. Дивизия уйдет, а трупы останутся. Чем больше их убьют, тем значительней будут его заслуги. Это же он заставил их без страха пойти на смерть. А если подумать глубоко, солдаты воевали за народ. В живых останутся они, тыловики… прифронтовые «фронтовики». И славу общего дела потом охотно возьмут на себя…»
«…Начальство километрах в трех терпело обстрел под накатами. Им тоже было плохо. Накаты в четыре бревна. Возьмет да угодит какой фугасный и тяжелый. Они там. А мы тут. Каждому свое…»
О наградах
«…Банку сую в руку солдату. Он берет ее, смотрит внутрь, на дно. Немецкие ордена сверкают холодным серебристо-черным блеском. Совсем недавно они имели магическую силу на солдат фюрера. Теперь они ничего не стоят и ничего не значат. Я положил себе несколько штук в карман. Попадется пленный — мы для потехи торжественно наградим. Скажем, приказ фюрера, крест приказали вручить: как твоя фамилия? Точно, это тебя!»
«… Я воюю и под огнем хожу уже третий год. Каждый день по много раз рискую жизнью. не сегодня, так завтра убьют. И какими наградами я отмечен? Замполит не отвечал, рассматривал свой сапог и о чем-то думал. — По вашему, нужно ждать покорно пока наградят? Нет, майор! Героя получит Квашнин. А мы смертные! Мы будем трупами на высоте валяться! Так что я в Герои не гожусь! Посмотри в стрелковых ротах, у кого имеются награды? И обернись в тылы дивизии и полка. Там у всех гулящих девок медали бряцают. Я уж не говорю о майорах и полковниках. Все они обвешаны боевыми орденами. Нет майор! Будем считать, что разговора между нами не было…»
«…Без наград даже лучше. Легче дышать. Свободней держишься, не связан путами братии. Можно иногда огрызнуться и отлынить. Сколько можно без отдыха мотаться под огнем? Пошлешь иногда кого-нибудь подальше и на душе станет легче…»
О немцах
«…Мы — русские люди — ко всему привычные сызмальства. К грязи, к холоду, к голоду. А на немецких солдат было страшно смотреть. В первую же зиму потеряли они человеческую совесть и стыд. Чешутся в избе при дамах, то есть при бабах, давят вшей на столе за едой…»
«…Немцы — пунктуальный народ. У них отлично работает связь и поставлена сигнализация. Бомбят на предельном расстоянии от своих траншей. Это наши при бомбежке переднего края лупят без разбора, где попало. И это не анекдотики и прибаутки про войну. Это святая правда, если хотите. Мы не раз на своей шкуре испытали бомбежку от своих. Грамотешки у наших соколов не хватало. Да и связь с наземными войсками того. Вот они и пахали — «Была, не была!»
«… В листовках было напечатано обращение к нашим солдатам: «Мы вам под Витебском устроим мясорубку. Кто хочет остаться жить, кончайте войну, переходите к нам, сдавайтесь в плен. Мы вам гарантируем нормальное питание и жизнь. . Данная листовка служит пропуском для прохода в Рудню…»
О смерти, потерях и страхе
«…Когда человек не верит в себя, он верит в гадания, крестики и в бога. Погибнуть на фронте можно в любое время, дело немудреное, дело нелепого случая. А эти случаи возникают, когда разум устал. Чуть выдохся, несколько суток подряд не спал — смотришь, и попал под пулю или мину. А когда мозги работают и держишь ушки на макушке — все эти тонкие моменты улавливаешь на ходу…»
«… Когда кругом стоит страшный грохот и сыплется земля, слышен вой снарядов, завывание мин и удары пуль, кругом поднимается едкий запах немецкой взрывчатки, а из-под ног уходит земля — все это ерунда. Главное, что ты жив. Это чувствуешь своей шкурой — войну и шумовое оформление. Серьезное дело смерти совершается беззвучно, безболезненно и тихо…»
«… В дивизии каждый день убивало солдат до сотни. Если мысленно прикинуть суточные потери, то за два года боев дивизия потеряла не менее 100 тысяч человек. Задача простая, арифметическая…»
Почитать полные мемуары Шумилина онлайн можно тут . Книги в форматах fb2 и txt легко гуглятся. Уверен, даже прочтя тысячи книг мемуаров, мы не сможем в полной мере прочувствовать всего, что выпало на долю тех людей. Но мы можем хотя бы не забывать об их подвиге. А это уже немало. Всех поздравляю с Днем Победы!
